В толпе замужних женщин лучшая из хозяек – Калинка пихнула свою соседку локтем и громко прошептала:
– Ну что, Ляна, кто прав был? А ты, дурёха, хотела жениха в Ленину семью определить. Уж у меня-то глаз верный – видишь, как всё ладно сложилось? Пристроили охотницу нашу… а то у меня всё сердце за неё изболелось, – и конопатая Лишкина судьба заулыбалась от уха до уха.
После этого второй день осенних праздников двинулся привычной тропой. Один за другим выходили парни, те, что заранее сговорились со своими зазнобами, выводили суженых на середину круга. Под согласный гул народа получали благословение старших матерей. Не обошлось и без отказов, которые родичи встречали шумом и смешками. Туча, парень не по имени легкомысленный, разлетелся было вести в круг красавицу Ниту, а та руку из его ладони выдернула и сама отвернулась. Пришлось Туче назад ни с чем возвращаться. И ведь к другой теперь в этом году не посватаешься. Закон разрешает хоть ко всем кряду подходить, только кто тебе согласие даст после такого прилюдного конфуза? Прежде надо было с девушкой сговариваться, на то и дожинки были. А следом за Тучей – Литко, Ладин третьяк чуть не бегом выбежал, и тоже к Ните. Перепугался, видать, что невесту из-под носа уведут. На этот раз Нита улыбнулась и за руку взять позволила. Туча только крякнул с досады – тоже, друг называется, не мог предупредить, что к этой девке свататься не нужно!
И всё же случилось сегодня ещё одно неожиданное событие, когда одним из самых последних в круг вышел Таши. Он и в прошлом году считался взрослым, но простоял весь праздник за чужими спинами; людская молва знала отчего… А тут ни с того ни с сего вышел и не к невестам направился, а совсем в другую сторону, где гости толпились, дети лосося, пришедшие поглядеть на праздник. Там он подошёл к беловолосой девчонке, которую не сумел вчера словить никто их охочих парней, и за руку вывел её под взгляды всего племени.
Не принадлежал Таши, сын треклятой йоги, ни к одной семье, а уж о пришелице и вовсе речи нет. Частенько бывало, что появлялись в роду пришлые невесты, но всегда сначала их брали в одну из семей, и лишь потом парни могли заводить разговоры о свадьбе. Хотя, если повспоминать, то всяко бывало. Калинка, нынешняя Мокошь, тоже пришелица, от детей тура. И как замуж она выходила – многие помнят.
Тихий стон всколыхнул девичьи ряды, когда самый завидный жених коснулся руки зеленоглазой северянки. И верно знала нежданная невеста, что сегодня приключится, принарядилась на праздник, одевши небывалую накидку из птичьих перьев. Многие уже на этот наряд поглядывали – что за птица чудная? – никто прежде такой не видывал.
Взявшись за руки, пара приблизилась к старшим матерям. Таши остановился напротив Руты, поклонился и произнёс:
– Мать, возьми меня в сыновья, а Векшу, мою избранницу, в дочки.
После таких слов обычно тишина стоит, покуда старшая мать согласие не даст, и лишь потом народ начинает гудеть, одобрительно, а то и со смешками. А тут торжественную тишину прорезал вопль неутешной Лады:
– Рутка, не давай согласия!.. Что же это – ведьмина выродка, да в честную семью!
Народ от такого крика взбурлил, всякий хотел выкрикнуть своё, и оттого никто не был услышан, и лишь голос вождя поднялся над общим гулом:
– И то дело! Девка не своя и парень безродный – нельзя их вот так в семью принимать!
Понимал Тейко Быстроногий, что не следует ему сейчас голос возвышать, но не успел сдержаться. Кровавая ярость захлестнула душу, словно полжизни назад, в тот день, когда его невеста – Уника, при всех родичах призналась, что непраздна от Таши Лучника, с которым она была из одной семьи. Но тогда весь народ всколыхнулся. Статочное ли дело – грех кровосмешения! – ведь новая Слипь родится, и не пересчитать будет тягот и грядущих бед. А сейчас всего лишь взвилась в душе вождя оскорблённая гордость. Год этот щенок, ведьмино отродье, вокруг его дочери увивался, на глазах у всех родичей вензеля писал, а теперь, когда отец прилюдно согласие дал, на попятный пошёл! Нарочно изгаляется, тварь, чтобы люди над вождём смеялись! Ну так не будет ему свадьбы ни сейчас, ни потом! Думает, если раз в омут за ножом нырнул, так на него теперь и закона нет?!
Из всей людской громады лишь одна Рута сохранила невозмутимое спокойствие, хотя и у неё в душе смятенно бились противоречивые чувства. И Ладу жаль, и с вождём свариться неохота, да и у самой дочек на выданье полный дом, а жених уплывает завидный, но что делать? Кто умеет людской гомон слушать, тот понимает, что большинство народу Ташину руку держит. Раздосадованный вождь, конечно, много чем может досадить своенравной большухе, но и того забывать не следует, что пройдёт ещё лет десять-пятнадцать – и кто тогда вождём станет? – да тот, у кого нефрит в руках запылал! Самой Руты тогда небось и в живых не будет, но думать о грядущих заботах уже сейчас нужно. Глупо было бы такого человека из своей семьи гнать, когда сам просится. А то ещё вовсе уйдёт женишок из рода к лесовикам, тогда перед самим Ларом ответ держать придётся, ведь это не абы кто, а сын великого Таши Лучника! Ладу жаль, так с ней она как-нибудь договорится, должна же понять баба, что не отвечает парень за кровавые материнские дела. Авось смягчится ради праздника – вон её Литко какую кралю оторвал – самой завидно.
Рута вскинула руку с растопыренной ладонью, требуя тишины для речения материнской воли, и тишина мигом упала на бурлящую площадь.
– С каких это пор, – медленно заговорила Рута, глядя поверх Тейковой головы, – мужчины в семейные дела мешаться стали? Что-то не припомню я, чтобы приходилось тебе, вождь, лежать на священной шкуре в женском доме, рожая потомков детям великого зубра. Значит, не тебе и судить, кто с кем детей плодить станет и в какую семью принимать молодых.