Чёрный смерч - Страница 85

Вот где родилась невиданная тактика мэнков! Всякое войско, лишившись колдунов, оказывалось бессильным перед жаборотыми. Именно поэтому мэнки и привыкли всей громадой бить по одному человеку.

Ворожей, вопивший в центре хоровода, изогнулся дугой и захрипел, плюясь кровью. Часть чужинок попадала, хоровод рассыпался.

К этому времени толпа согнутых настигла лучников, началось побоище. Мэнки, огрызаясь, отступали. В рукопашном бою они несли неоправданно большие потери, и теперь, когда главное было сделано, никто из стрелков не желал подставлять свою голову под дубинки дикарей. На помощь гибнущим стрелкам двигался новый строй, а за спинами согнутых не стоял уже никто.

Уцелевшие мэнки из первых шеренг пробежали между раздвинувшимися щитами, которые немедленно сомкнулись за их спинами. Войско ощетинилось копьями, тонко запели стрелы. Третий раз за недолгие минуты боя военное счастье собиралось переметнуться на другую сторону. Согнутые, только что побеждавшие, теперь сами превратились в лёгкую добычу.

Впрочем, и теперь никто не помышлял о бегстве. Трое чудовищных ублюдков, сверхъестественно сильных, не ощущающих боли и не ведающих иных чувств, кроме ярости, ринулись прямиком на выставленные пики. Во мгновение ока мэнковский строй был прорван, и взаимная резня вспыхнула с новой силой. Наборные мечи мэнков мало в чём превосходили дубинки согнутых. Конечно, они были куда проворней, но согнутые брали неудержимой дикой силой, а мэнки, раз утеряв строй, не могли организовать дружного сопротивления. Видать, редко приходилось им сходиться с противником вплотную, глаза в глаза.

И всё же битва заканчивалась. Теперь, когда возле неопрятных хибар не кружил колдовской хоровод и дикий колдун не творил свою волшбу, мэнковским чародеям уже ничто не могло помешать. Один за другим бойцы согнутых останавливались посреди битвы, опускали дубины, бросали грубо изострённые рубила, опускались на землю и, казалось, засыпали. Лишь один из двух ещё уцелевших мангасов, видимо, оказавшийся нечувствительным к вражьей магии, продолжал с рёвом носиться по полю, сокрушая всё, что попадало под удары его дубины. Чем-то этот урод напомнил Унике безумствующего Турана.

Мангаса мэнки убивали долго и мучительно, потеряв не меньше десятка своих. Наконец ублюдок перестал трепыхаться, и на заваленное телами поле вышли мэнковские волхвы. Началась будничная и, видимо, привычная для мэнков работа. Прочёсывали заросли, добивали женщин и детишек. Собирали убитых. Мэнков сносили в центр поля, согнутых стаскивали к их шалашам. Вязали пленных. Тяжело раненных тоже приканчивали. Своих, разумеется, старались выходить, как бы тяжко их ни покалечило в бою. Победа далась долгогривым недёшево, на три сотни убитых согнутых пришлось без малого сто погибших мэнков.

Пленных подтаскивали к колдунам, и через пару минут развязывали. Освобождённые пленники уже не пытались непокорствовать. Они садились на землю и молча смотрели себе в колени.

Особенно долго победители толпились вокруг одного из раненых. Несомненно, это был мэнк: волосами, фигурой, широким ртом он сходствовал с теми, кто собрался решать его судьбу. Однако обрывок шкуры вместо пристойной одежды и грубое рубило, валяющееся неподалёку, указывали, на чьей стороне он сражался. Видать, не только человеческих детей воровали согнутые, но и мэнки страдали от этой напасти.

Когда-то, после битвы с согнутыми, Ромар отстоял для украденных девочек – Лишки и Тины, право на жизнь. Но те умыкнутые были ещё малы, а этот оказался взрослым воином, согнутые успели вырастить его и воспитать как согнутого. Судьба его была решена – мелькнул меч, тело содрогнулось последний раз. Впрочем, для похорон его оттащили не к врагам, которых собирались попросту сжечь в их же собственных жилищах, а к своим погибшим.

Из нарубленных жердей мэнки соорудили сотню носилок, сложили на них погибших и раненых. Запылали шалаши, набитые телами согнутых, чёрный копотный дым стелился над землёй, вязнул среди деревьев. Пленников, подгоняя концами копий, заставили взяться за носилки. Особо доставалось пленному мангасу, которого даже теперь никто не мог принудить трудиться. В конце концов он так и побрёл среди победителей, сжимая кулачищем свою дубинку. Глядя на его не выражающую никаких мыслей харю, Уника вдруг вспомнила, что три месяца назад видела этого мангаса мёртвым возле стен Большого селения, куда пригнали его деловитые шаманы победителей.

* * *

– Ну что ты скажешь на это? – спросил Баюн, когда яркое видение отпустило Унику.

– Когда двое твоих врагов дерутся друг с другом, не стоит мешать им, – пробормотала Уника избитую истину.

– И это всё, что ты можешь сказать по поводу увиденного?

– А что я, по-твоему, должна говорить? Да, согнутые побиты, они уходят с земли, поэтому их можно пожалеть. А мэнки – сильны и опасны, и мне жаль, что на их головы успело упасть слишком мало камней.

– Я показал тебе это, чтобы ты видела – люди не единственные, кто встал на пути мэнков. Просто люди единственные оказались достаточно сильны, чтобы война превратилась во взаимное истребление. И если в неё вмешаюсь я, да ещё на стороне слабых, то в степи, лесах и на болоте будет просто некому жить. Я не стану помогать тебе, девочка, тем более что твоя борьба безнадёжна. Не берусь гадать, выстоят ли люди вообще, но род зубра, оказавшийся в самом центре великой схватки, обречён.

– Пока что мы не потерпели ни одного поражения и надолго отбили у жаборотых охоту появляться на берегах Великой, – напомнила колдунья.